Свечи
У землянина двигатель
..............................внутреннего сгоранья
Небесною искрой легко
....................................запускается в ход,
А когда отойдет в эмпиреи
......................................свеча зажиганья,
Свеча восковая
...............................окурит телесный лед.
На короткие сроки
..........................заряжены мании сердца,
Внутривенные страхи,
........................внутрипозвоночный экстаз,
В линиях левой ладони
..................................змеится наследство
То ли погибших,
......................то ль не воплотившихся рас.
А атомы плоти
..........................живут по другим законам,
Несут свой невидимый
.............................под микроскопом крест,
Над ними склоняются
................................крошечные пантеоны
И злобствует
..........................неумолимости тяжеловес.
Супер-Эго боксерскими мышцами
.............................................часто играет,
Блокирует вольницу
................................интуитивных пьянств,
Антителам
....................задушевную блажь прививает
И заодно горемычный
........................................телесный нюанс.
Свеча зажиганья
.....................включает то жажды, то песни,
Пока не исчерпан
........................подкожных резервов лимит.
Свеча похоронная –
.......................самый последний наперсник
Мыслящего тростника,
....................................что уже – неликвид.
Над белого света балами –
.........................................все те же свечи.
«Природы венцы» –
..........................ощетинившийся пустоцвет.
И грезится бедным мечтам
..................................несусветности светоч,
И именуется
........................претенциозно
.....................................................Тот Свет.
* * *
Над парадом орудий божественный меч
Отбрасывает полномочные тени,
Которые в силах всё сразу упечь,
Но пекутся о графике исчезновений.
Витать в облаках, говорят знатоки,
Нужно с уменьем, собой не рискуя:
Как невинно бы там ни роились витки,
Есть такие, с которых сойти – ни в какую.
В заведеньях наук постояв на своем,
Сплетаются, выветрившись, парадигмы
Там, где очень дурной бесконечности ком
Спровоцировать кому рассудка подвигнут.
Правоверный узор на церковной парче –
Правозащитным печатям соперник.
Вновь заводят будильник штабы на час Че,
Моменты неистины дергают стрелки.
Многая мудрость всё множит печаль;
Таблицу ее умноженья не учат
В институтах, где всякого сорта нормаль
Размножается – кратно тенденциям пучась.
А в легендах родившиеся мудрецы
Во главе с дирижирующим Лао-Цзы
Вещают, что горняя участь безмерна.
Известие радует всех. Только скверно,
Что не за горами концы.
Периферия
На периферии центральные темы, совея,
Обретают расхлябанный, недорогой колорит,
А затасканная на столичных трибунах идея
Букву зеленых понятий сметливо зубрит.
Старинная лунная рвань на прудах и болотах,
Явно переоценивая свой зыбучий винтаж,
Препирается с вычурной солнечною позолотой,
А заря между ними блокирует их абордаж.
С окраины внятней нюансы эфирных коллизий.
Возможное место для трубного гласа – зенит
Извержениями производственных труб не зализан
И что-то уже от себя в час неровный басит.
Здесь отвергают бессмысленно пышные гонки;
Всё идет, пусть порою не в ногу, своим чередом.
На столетних следах – демонические подбойки,
Лирические отступленья – в Эдем босиком.
Между азимутов уголки сохраняет округа,
Где, избитые трассы покинув, отрадно прилечь
И почуять: на нервах играется славная фуга
И все пресловутые горы сдвигаются с плеч.
Рутина
Космогония действует крайне удало:
Хоть в космосе ей побывать не пришлось,
Она строит его как ни в чем не бывало,
Припеваючи «Ave…» и веря в авось.
Дельцы из увесистой инфраструктуры
В невесомость направили резкий протест:
Там их средне не взвешенные купюры
Отбились от курса и стоят лишь месс.
Мистерия Ом с высоты неоглядной
Изрекла неприглядному Мистеру Икс,
Что он ей не омоним, с его звукорядом
ему куковать с идиомами-фикс.
Опт побил разбитную распущенность опций;
В храме – хронический дух торгашей.
Паства волка – с умильной прическою овцы
Ершистых сородичей гонят взашей.
В окружении прямолинейных понятий
Карл Линней, гнувший линию только свою,
На спор водянистый свой дар не потратил,
Однако при этом попал он в струю.
* * *
Каждому индивиду дается автономный кругозор
со своими зорями, озареньями, Зороастрами.
Субъект один в этой непробиваемой скорлупе.
Всё благодетельствующее и неблагоприятствующее
в прирожденном ему узком пространстве,
в том числе и живые существа, – объекты,
реальность которых под большим вопросом.
Воспринимаемые человеком пестрые явления
развертываются и сворачиваются в рубежах его Я.
Особь здравствует, хворает и разлагается
в системе разношерстных чувственных образов:
фиктивные предметы любви и зависти,
поклонения и презрения, мнимые процессы
на всех уровнях активности и пассивности.
Ухватят ли подлинное щупальца чистого разума?
Нет, в вотчине трех измерений это исключено,
ибо подлинность безмерна и вне компетенции
каких бы то ни было черепных разумов.
Индивиду жутко в закупоренном одиночестве.
Для общения ему нужно оказаться за пределами
сковывающей личностной оболочки.
Сумело бы вышедшее за свои границы Я
проведать и отведать Не-Я?
Если они разные субстанции в Абсолюте,
коммуникация между ними полностью исключена.
При наличии точек соприкосновения
общение возможно в рамках этого сходства.
В случае конгруэнтности Я и Не-Я их взаимозачёт
упраздняет и трубку мира, и яблоко раздора;
связь между двойниками лишена значимости.
Есть еще варианты?
Не стоит на эту тему даже фантазировать.
Человеческие фантазии – недалекие выкрутасы,
параллельные извилинам мозга, который не может
проанализировать себя со стороны
и то и дело всуе практикует самоанализ –
самообольщающийся и самоопрокидывающийся.
Токсичные выхлопы отработавших столетий,
захлопыванье порочных кругов, хлопки катаклизмов,
хлопоты болезненного рабского бытования
с рефреном быть или не быть –
это кандалы-стихии, из которых вырывается душа.
Их повелитель ведает, что творит.
Одиночество скрепя сердце произносит «аминь»,
и жаждет причащения к несчетности Всеединого,
и надеется на воссоздание своего образа
по его бесподобию.
Галина Болтрамун